Современный белорусский писатель Владимир Козлов о том, что значил велосипед когда-то, и что он значит теперь.
Во времена моего детства велосипед был «объектом тщеславия», к началу девяностых превратился в символ «отстойности», а еще через полтора десятилетия стал символизировать «постбуржуазность».
Первый «взрослый» велосипед – зеленый «Аист» минского завода – появился у меня в третьем классе. Его купили в могилевских «Спорттоварах», и стоил он 65 рублей – больше, чем ползарплаты советского инженера. «Раскладушка» с маленькими колесами стоила дороже, но котировалась ниже: из-за маленьких колес на ней нельзя было разогнаться так, как на «взрослике».
Велик был самым крутым, что могло быть тогда у пацана с Рабочего поселка. Великами гордились, хвастались друг перед другом, их украшали всякой ерундой, чтобы выглядели еще круче. Родители многих моих одноклассников были работягами на вредных производствах, зарабатывая гораздо больше моих. Но покупать своим детям велики не стремились: деньги пропивались, а что оставалось, пряталось в матрас.
В результате, у меня был один из самых украшенных великов на всем Рабочем: резиновые брызговики на обоих крыльях, на спицы намотана разноцветная проволока и установлено множество катафотов, на «кобуре» – переводные картинки, а на переднем крыле – пластмассовая фигурка солдата-снайпера с винтовкой.
Моему велику завидовали. Несколько раз мне пытались воткнуть в спицы палку (к счастью, не попали), а пацаны постарше требовали катафоты, говоря, что я их «попиздил» у их друзей. Я отмазывался или убегал.
Велосипед перестал быть «крутым» классу к восьмому-девятому. «Крутым» теперь был мотоцикл. С велосипедов пересаживались на мотоциклы, называя себя «рокерами». С мотоциклом, конечно, было проще снимать пэтэушниц из ближайших деревень и возить их в лесополосу на короткие «рандеву». У меня уже были другие интересы, и деревенские пэтэушницы не слишком привлекали.
Но и к велосипеду интерес я потерял: вышел из того возраста, когда катание на велике по району было главным времяпрепровождением. Практического смысла в нем тоже не было – не в центр же ездить.
Из тех, кто был старше шестнадцати лет, на велике по Рабочему ездили в основном немолодые дядьки и тетки. Дядьки пристегивали левую штанину прищепкой – чтобы не попала в цепь.
С началом девяностых через польскую границу хлынул поток «бэушных» иномарок, и для пацанов моего поколения «тачка» потеснила мотоцикл в иерархии ценностей. Про велосипед никто и не вспоминал. Какой тут велосипед, когда за несколько поездок в Польшу – «коммерческих» или на рэкет – можно было привезти подержанный «фольксваген», а то и что-нибудь получше.
Пацаны, которые когда-то завидовали моему велосипеду, ездили на «тачках», а мой велосипед пылился в сарае у бабушки. Позже, поступив учиться в Минск и приезжая в Могилев на каникулы, я иногда извлекал его оттуда и отправлялся в длинные прогулки по окрестным деревням. Местные гопники поглядывали косо, но не «доколупывались»: человек с велосипедом был им неинтересен, ездить на велике даже в деревне считалось «отстоем».
Продолжались девяностые, ставшие в пост-СССР десятилетием «бумера» и «мерса». Какой уж тут велосипед? А в Европе, буржуазностью уже наевшейся, все было по-другому. Примерно в те самые годы я в первый раз попал в Париж и Амстердам, где раскатывали на великах модные и стильные ребята. Им можно было позавидовать, но не пытаться осуществить то же самое дома.
Что отношение к велосипеду стало меняться, я заметил уже в Москве, в начале 2000-х – хоть Москва и была столь же мало приспособлена для велотранспорта, как и большинство постсоветских городов. Кавказские водители маршруток еще объезжали пробки по тротуарам и по встречной полосе, пешеходов на переходах никто не пропускал, а в городе уже появлялись парни и девушки на велосипедах. Велосипеды были другими, современными, мало похожими на мой старый «Аист».
На четвертом году жизни в Москве и я приобрел велосипед. Он служит мне до сих пор. В весенне-осенне-летний сезон я перемещаюсь по району в основном на нем. С каждым годом вижу вокруг все больше велосипедистов. Это становится модной фишкой – по крайне мере для некоторой части людей. Для тех, кто не понтуется друг перед другом моделью машины или смартфона. Или для тех, кто, простояв несколько часов в день в пробке, бросает вечером машину возле дома и едет на велопрогулку в ближайший парк.
В отличие от машин и смартфонов, велосипед так и не стал брэндовым товаром: никто не обращает особого внимания на брэнды, никто не понтуется друг перед другом своим великом. И в этом – «постбуржуазность» велосипеда.
А между тем по количеству велодорожек уже судят о степени цивилизованности города. Да, надеяться на то, что постсоветские города в скором времени могут стать такими же комфортными для велосипедистов, как европейские, было бы глупо. Наши города планировались в советское время, тогда про велосипедистов не думали, считая, что люди будут перемещаться в основном на общественном транспорте. Но велосипедное меньшинство шаг за шагом будет отвоевывать себе пространство.
Источник: 34mag.net
